Тадеуш ропак
Лучшие годы Мортье прошли в Зальцбурге
Галерист Тадуеш Ропак познакомился с Жераром Мортье в первые дни после того, как интендант возглавил Зальцбургский фестиваль. Вместе они организовали на форуме две выставки современного искусства, которые стали частью программы фестиваля. Павел Добротворский узнал у Тадеуша Ропака о подробностях их работы.
— Когда Вы познакомились с Жераром Мортье?
— С Жераром мы подружились в начале 1990-х годов, когда он возглавил Зальцбургский фестиваль. В 2001 году он стал директором Руртриеннале, мы оставались на связи, но так как в это время я часто бывал в разъездах, мы уже не виделись так часто, как в 1990-е годы в Зальцбурге.
— Вы подружились с Жераром Мортье, когда он возглавил Зальцбургский фестиваль. Процедура его назначения была непростой?
— До Мортье Зальцбургский фестиваль много десятилетий возглавлял Герберт фон Караян. Он был человеком весьма импульсивным и экстраординарным. Караян руководил фестивалем на невероятном, заоблачном уровне. В то время я дружил с их семьёй, и наша дружба продолжалась вплоть до его внезапной смерти в июле 1989 года. Для Зальцбургского фестиваля его уход стал катастрофой — не было никого, кто мог бы сменить его на этом посту. Зальцбургский фестиваль славился своей программой, в которой значились только самые лучшие дирижёры, певцы и оркестры мира. Караян по-настоящему верил в великую музыкальную традицию, он не принимал участия в передовых течениях и движении по обновлению мира музыки. В Совете директоров форума были те, кто понимал, что его преемник должен обладать кардинально иными взглядами — в фестиваль нужно было вдохнуть новые смыслы. Жерар Мортье заработал репутацию на редкость молодого и успешного директора брюссельской оперы, работающего с крупными талантливыми артистами. В Брюсселе тогда уже была представлена трилогия Моцарта — Да Понте в абсолютно новой интерпретации. Так что в то время в музыкальном мире все только и говорили об этих постановках. У Жерара был невероятный талант радикально пересматривать оперы Моцарта с совершенно неожиданной стороны. Я думаю, что это и подтолкнуло Совет директоров предложить ему должность директора Зальцбургского фестиваля.
— Как происходило переосмысление Жераром Мортье Зальцбургского фестиваля?
— Зальцбургский — один из самых, если не сказать самый значимый фестиваль в музыкальном мире. Герберт фон Караян работал с лучшими оркестрами (Берлинским филармоническим, Венским филармоническим и др.). У него была возможность приглашать в Зальцбург любого певца, которого он пожелает, и никто ему не отказывал. Конечно, для меня Караян — легендарная личность. В молодости меня завораживала атмосфера Зальцбургского фестиваля. В 1985 году я посмотрел там свою первую оперу — «Кармен» с Терезой Стратас и оркестром Венской филармонии, которым руководил Караян — это было незабываемо! Помню потрясающую постановку оперы «Дон Карлос» 1987 года с роскошными декорациями, но в то же время консервативной режиссурой. Караян верил в великую музыку и суперзвёзд. Но в некотором отношении всё это также принадлежало какому-то другому миру. Мортье оказался именно тем, кто смог заменить Караяна после его смерти. Он радикально обновил курс, пригласил на фестиваль новых и очень разных режиссёров, и это шокировало зрителей. Жерар Мортье очень сильно рисковал, ведь в итоге всё могло пойти совсем не так, как он ожидал. Но, завоевав расположение аудитории, он вышел победителем. Это был действительно захватывающий период, когда Жерару Мортье удалось переосмыслить Зальцбурский фестиваль.
— Вы помните день, когда впервые увидели Жерара Мортье?
— Я помню, что нас пригласили послушать выступление Жерара Мортье, где он излагал своё видение будущего Зальцбургского фестиваля. Это был первый раз, когда я увидел его на сцене. После этого мой друг устроил торжественный ужин. Жерар уже знал о моей галерее и, когда нас представили, сказал: «Я интересуюсь современным искусством и хочу, чтобы художники активно участвовали в Зальцбургском фестивале. Нам нужно поговорить об этом».
После этого мы пообедали, и Жерар поделился со мной своими идеями о том, что бы он планировал сделать. Он сразу же сказал, что хотел бы, чтобы художники участвовали в постановках. Первым художником, которого мы обсуждали, был Роберт Лонго. Я дал Мортье его адрес и попросил написать ему. Очень хорошо помню, что Жерар отправил Роберту факс. Лонго позвонил мне, и я ему сказал: «Тебе нужно приехать в Зальцбург, чтобы поработать на фестивале». Роберт приехал оформлять оперу Моцарта «Луций Силла» и очень тесно сотрудничал с режиссёром Питером Муссбахом. Получился великолепный спектакль!
— Вы познакомили Жерара Мортье с Ильёй и Эмилией Кабаковыми. Расскажите, как произошло Ваше знакомство с художниками, помните ли Вы этот день?
— Да, конечно, я очень хорошо помню этот день. Я встретил Илью Кабакова в 1987 году, когда он только приехал в Австрию. Изначально он остановился в Граце, который расположен к югу от Вены. В Австрии, новость о том, что великий русский художник живёт здесь, моментально, словно лесной пожар, распространилась в художественном мире страны. В 1983 году, ровно сорок лет назад, я открыл свою первую галерею в Зальцбурге, а этим летом мы проводим юбилейную выставку, на которой будут представлены работы Кабакова с нашей самой первой совместной экспозиции. Помню, как я поехал на машине в Грац и встретился с очень приятным и замечательным человеком. Это случилось ещё до того, как я открыл галерею в Париже. Илья Кабаков хорошо говорил по-немецки, но практически не знал английского. Когда я прибыл в Грац, чтобы увидеть его, у него как раз был урок немецкого языка, и он захотел попрактиковать со мной свой немецкий. Илья приехал в Австрию в апреле 1987 года, а наша встреча случилась в конце июня. Тем вечером перед отъездом я рассказал ему о своей галерее в Зальцбурге. Так началась наша дружба. Мы провели много выставок его работ — в Зальцбурге, Париже и Лондоне — и у нас было значительное количество совместных проектов с музеями. Например, мы участвовали в проекте Monumenta в парижском Гран-Пале. В моей галерее экспонировались многие инсталляции Кабаковых, и мы также организовывали несколько выставок, на которых представляли картины художника.
— А как произошло знакомство Жерара Мортье с Ильёй и Эмилией Кабаковыми?
— Я помню, что в день открытия выставки Ильи и Эмилии Кабаковых я давал обед в их честь. До этого я рассказывал Жерару о Кабаковых, и он очень захотел с ними познакомиться. Я пригласил его на обед, где было большое количество гостей. И, поскольку нам нужно было многое обсудить, мы договорились вместе поужинать. Я помню, что мы встретились вчетвером в ресторане «Riedenburg».
— В 1993 году Жерар Мортье включил в Зальцбургский фестиваль программу современной музыки «Zeitfluss» и предложил Вам организовать выставку современного искусства. В предисловии к каталогу этой выставки «Utopia: Arte Italiano» Вы отмечаете, что эта экспозиция стала первым за долгие годы подобным событием, вошедшим в основную программу Зальцбургского фестиваля. Расскажите об этом.
— Когда я познакомился с Жераром в 1991 году, он уже возглавил Зальцбургский фестиваль. Тогда в связи с переездом билетных касс в новое здание на какое-то время образовалось свободное пространство. Жерар мне сказал: «Почему бы тебе не организовать там выставку с акцентом на итальянское искусство?». Программа летнего Зальцбургского фестиваля вращалась вокруг Италии, включая в себя вершину авангарда — современную итальянскую музыку, например, произведения Луиджи Ноно. Так была организована эта выставка.
— Были ли у Вас ещё какие-то проекты в рамках Зальцбургского фестиваля?
— Да, всего мы сделали две выставки, но после этого пространство, где устраивались вернисажи, уже невозможно было использовать. Вторая выставка посвящалась современному немецкому искусству, начиная с 1960-х годов, так как программа фестиваля концентрировалась на искусстве Германии (Карлхайнц Штокхаузен, Рольф Рием…)
— Во время руководства Зальцбургским фестивалем у Жерара Мортье складывались непростые отношения с австрийским правительством, не так ли?
— Я думаю, что это немного преувеличено. У Жерара была поддержка Совета фестиваля, и его переизбрали на второй пятилетний срок. Если бы отношения были такими сложными, его контракт попросту не был бы продлён. Ему оппонировали сторонники правого политического спектра, но правительство и основные политические игроки были на его стороне.
— После Зальцбургского фестиваля Жерар Мортье работал в Германии, Франции и Испании. После его отъезда из Австрии были ли у Вас какие-то совместные проекты?
— К сожалению, не так много. Я считаю, что лучшие годы Жерара прошли в Зальцбурге, он и сам так говорил. Бюджет Зальцбургского фестиваля позволял ему воплощать всё, что он задумал. В Париж Жерар привёз много зальцбургских постановок. Там была поставлена опера «Тристан и Изольда» с видеохудожником Биллом Виолой и реализован невероятный оперный проект с художником Ансельмом Кифером, который назывался «Am Anfang» («В начале»). Последний спектакль был воплощён благодаря огромной преданности Жерара Мортье своему делу. Я познакомил Жерара с Ансельмом в Зальцбурге в начале нулевых. И несколько лет спустя, во время ужина в Париже, у них родилась идея — поставить оперу, которая была бы полностью создана только одним художником. Таким образом, Ансельм Кифер получил абсолютную свободу — он выбрал либретто, композитора, состав исполнителей, создал костюмы и полностью срежиссировал спектакль. Это было действительно захватывающе.
— С Жераром мы подружились в начале 1990-х годов, когда он возглавил Зальцбургский фестиваль. В 2001 году он стал директором Руртриеннале, мы оставались на связи, но так как в это время я часто бывал в разъездах, мы уже не виделись так часто, как в 1990-е годы в Зальцбурге.
— Вы подружились с Жераром Мортье, когда он возглавил Зальцбургский фестиваль. Процедура его назначения была непростой?
— До Мортье Зальцбургский фестиваль много десятилетий возглавлял Герберт фон Караян. Он был человеком весьма импульсивным и экстраординарным. Караян руководил фестивалем на невероятном, заоблачном уровне. В то время я дружил с их семьёй, и наша дружба продолжалась вплоть до его внезапной смерти в июле 1989 года. Для Зальцбургского фестиваля его уход стал катастрофой — не было никого, кто мог бы сменить его на этом посту. Зальцбургский фестиваль славился своей программой, в которой значились только самые лучшие дирижёры, певцы и оркестры мира. Караян по-настоящему верил в великую музыкальную традицию, он не принимал участия в передовых течениях и движении по обновлению мира музыки. В Совете директоров форума были те, кто понимал, что его преемник должен обладать кардинально иными взглядами — в фестиваль нужно было вдохнуть новые смыслы. Жерар Мортье заработал репутацию на редкость молодого и успешного директора брюссельской оперы, работающего с крупными талантливыми артистами. В Брюсселе тогда уже была представлена трилогия Моцарта — Да Понте в абсолютно новой интерпретации. Так что в то время в музыкальном мире все только и говорили об этих постановках. У Жерара был невероятный талант радикально пересматривать оперы Моцарта с совершенно неожиданной стороны. Я думаю, что это и подтолкнуло Совет директоров предложить ему должность директора Зальцбургского фестиваля.
— Как происходило переосмысление Жераром Мортье Зальцбургского фестиваля?
— Зальцбургский — один из самых, если не сказать самый значимый фестиваль в музыкальном мире. Герберт фон Караян работал с лучшими оркестрами (Берлинским филармоническим, Венским филармоническим и др.). У него была возможность приглашать в Зальцбург любого певца, которого он пожелает, и никто ему не отказывал. Конечно, для меня Караян — легендарная личность. В молодости меня завораживала атмосфера Зальцбургского фестиваля. В 1985 году я посмотрел там свою первую оперу — «Кармен» с Терезой Стратас и оркестром Венской филармонии, которым руководил Караян — это было незабываемо! Помню потрясающую постановку оперы «Дон Карлос» 1987 года с роскошными декорациями, но в то же время консервативной режиссурой. Караян верил в великую музыку и суперзвёзд. Но в некотором отношении всё это также принадлежало какому-то другому миру. Мортье оказался именно тем, кто смог заменить Караяна после его смерти. Он радикально обновил курс, пригласил на фестиваль новых и очень разных режиссёров, и это шокировало зрителей. Жерар Мортье очень сильно рисковал, ведь в итоге всё могло пойти совсем не так, как он ожидал. Но, завоевав расположение аудитории, он вышел победителем. Это был действительно захватывающий период, когда Жерару Мортье удалось переосмыслить Зальцбурский фестиваль.
— Вы помните день, когда впервые увидели Жерара Мортье?
— Я помню, что нас пригласили послушать выступление Жерара Мортье, где он излагал своё видение будущего Зальцбургского фестиваля. Это был первый раз, когда я увидел его на сцене. После этого мой друг устроил торжественный ужин. Жерар уже знал о моей галерее и, когда нас представили, сказал: «Я интересуюсь современным искусством и хочу, чтобы художники активно участвовали в Зальцбургском фестивале. Нам нужно поговорить об этом».
После этого мы пообедали, и Жерар поделился со мной своими идеями о том, что бы он планировал сделать. Он сразу же сказал, что хотел бы, чтобы художники участвовали в постановках. Первым художником, которого мы обсуждали, был Роберт Лонго. Я дал Мортье его адрес и попросил написать ему. Очень хорошо помню, что Жерар отправил Роберту факс. Лонго позвонил мне, и я ему сказал: «Тебе нужно приехать в Зальцбург, чтобы поработать на фестивале». Роберт приехал оформлять оперу Моцарта «Луций Силла» и очень тесно сотрудничал с режиссёром Питером Муссбахом. Получился великолепный спектакль!
— Вы познакомили Жерара Мортье с Ильёй и Эмилией Кабаковыми. Расскажите, как произошло Ваше знакомство с художниками, помните ли Вы этот день?
— Да, конечно, я очень хорошо помню этот день. Я встретил Илью Кабакова в 1987 году, когда он только приехал в Австрию. Изначально он остановился в Граце, который расположен к югу от Вены. В Австрии, новость о том, что великий русский художник живёт здесь, моментально, словно лесной пожар, распространилась в художественном мире страны. В 1983 году, ровно сорок лет назад, я открыл свою первую галерею в Зальцбурге, а этим летом мы проводим юбилейную выставку, на которой будут представлены работы Кабакова с нашей самой первой совместной экспозиции. Помню, как я поехал на машине в Грац и встретился с очень приятным и замечательным человеком. Это случилось ещё до того, как я открыл галерею в Париже. Илья Кабаков хорошо говорил по-немецки, но практически не знал английского. Когда я прибыл в Грац, чтобы увидеть его, у него как раз был урок немецкого языка, и он захотел попрактиковать со мной свой немецкий. Илья приехал в Австрию в апреле 1987 года, а наша встреча случилась в конце июня. Тем вечером перед отъездом я рассказал ему о своей галерее в Зальцбурге. Так началась наша дружба. Мы провели много выставок его работ — в Зальцбурге, Париже и Лондоне — и у нас было значительное количество совместных проектов с музеями. Например, мы участвовали в проекте Monumenta в парижском Гран-Пале. В моей галерее экспонировались многие инсталляции Кабаковых, и мы также организовывали несколько выставок, на которых представляли картины художника.
— А как произошло знакомство Жерара Мортье с Ильёй и Эмилией Кабаковыми?
— Я помню, что в день открытия выставки Ильи и Эмилии Кабаковых я давал обед в их честь. До этого я рассказывал Жерару о Кабаковых, и он очень захотел с ними познакомиться. Я пригласил его на обед, где было большое количество гостей. И, поскольку нам нужно было многое обсудить, мы договорились вместе поужинать. Я помню, что мы встретились вчетвером в ресторане «Riedenburg».
— В 1993 году Жерар Мортье включил в Зальцбургский фестиваль программу современной музыки «Zeitfluss» и предложил Вам организовать выставку современного искусства. В предисловии к каталогу этой выставки «Utopia: Arte Italiano» Вы отмечаете, что эта экспозиция стала первым за долгие годы подобным событием, вошедшим в основную программу Зальцбургского фестиваля. Расскажите об этом.
— Когда я познакомился с Жераром в 1991 году, он уже возглавил Зальцбургский фестиваль. Тогда в связи с переездом билетных касс в новое здание на какое-то время образовалось свободное пространство. Жерар мне сказал: «Почему бы тебе не организовать там выставку с акцентом на итальянское искусство?». Программа летнего Зальцбургского фестиваля вращалась вокруг Италии, включая в себя вершину авангарда — современную итальянскую музыку, например, произведения Луиджи Ноно. Так была организована эта выставка.
— Были ли у Вас ещё какие-то проекты в рамках Зальцбургского фестиваля?
— Да, всего мы сделали две выставки, но после этого пространство, где устраивались вернисажи, уже невозможно было использовать. Вторая выставка посвящалась современному немецкому искусству, начиная с 1960-х годов, так как программа фестиваля концентрировалась на искусстве Германии (Карлхайнц Штокхаузен, Рольф Рием…)
— Во время руководства Зальцбургским фестивалем у Жерара Мортье складывались непростые отношения с австрийским правительством, не так ли?
— Я думаю, что это немного преувеличено. У Жерара была поддержка Совета фестиваля, и его переизбрали на второй пятилетний срок. Если бы отношения были такими сложными, его контракт попросту не был бы продлён. Ему оппонировали сторонники правого политического спектра, но правительство и основные политические игроки были на его стороне.
— После Зальцбургского фестиваля Жерар Мортье работал в Германии, Франции и Испании. После его отъезда из Австрии были ли у Вас какие-то совместные проекты?
— К сожалению, не так много. Я считаю, что лучшие годы Жерара прошли в Зальцбурге, он и сам так говорил. Бюджет Зальцбургского фестиваля позволял ему воплощать всё, что он задумал. В Париж Жерар привёз много зальцбургских постановок. Там была поставлена опера «Тристан и Изольда» с видеохудожником Биллом Виолой и реализован невероятный оперный проект с художником Ансельмом Кифером, который назывался «Am Anfang» («В начале»). Последний спектакль был воплощён благодаря огромной преданности Жерара Мортье своему делу. Я познакомил Жерара с Ансельмом в Зальцбурге в начале нулевых. И несколько лет спустя, во время ужина в Париже, у них родилась идея — поставить оперу, которая была бы полностью создана только одним художником. Таким образом, Ансельм Кифер получил абсолютную свободу — он выбрал либретто, композитора, состав исполнителей, создал костюмы и полностью срежиссировал спектакль. Это было действительно захватывающе.
